Сегодня его целью стала сеть фитнес-клубов «Олимпик». Одно название чего стоило! В голове так и крутился слоган: «получи тело греческого атлета всего за десять занятий!» Три ха-ха.

Вдохновение накатывало без предупреждения и могло выдать как нечто сюрреалистичное, так и милое вроде розового котёнка или персонажа диснеевского мультфильма. Заказы на подобные вещи Гану давали не часто, но они ему нравились самим процессом проработки деталей, сюжета, шансом не просто следовать инструкции, а взглянуть на задачу под необычным углом.

Стоило подумать, а не слишком ли рисково удирать от владельца именно фитнес-клуба, который вполне способен догнать, а затем догнать ещё раз и по почкам, но когда это Сон Ган искал лёгкие пути? Он перемахнул через крошечный забор, свернул налево и уже прыгнул на забор, преградивший путь, как за спиной раздался топот.

У него хватало нервотрёпки на последних курсах, чтобы париться ещё и по поводу дипломного проекта, который оказался не таким уж и простым делом, как он ожидал. Тему пришлось несколько раз корректировать, лично бегать всё организовывать и вообще быть в каждой дырке злой такой затычкой.

Какого чёрта ему дали на выбор первокурсниц со словами «ничего лучше не получишь»?! Не то чтобы Ган не верил в девушек, они все были милыми, но ему хотелось встретиться с ними лично заранее, рассказать в деталях идею, возможно, дать совет или хотя бы посмотреть на них в деле. Но в итоге от него требовалось лишь гадать, что его ждёт, и надеяться на чудо в день фотосессии.
Организация уровня «бог» просто.
Первые ласточки полетели низко – к дождю, не иначе.

- Это шоу бизнес, детка, а ты – будущая актриса. Так что или покажи, на что ты способна прямо сейчас, или приходи на пересдачу к другому организатору. 
После этих слов Ган дал знак ассистенту, чтобы она накинула на плечи Сяо Тон лёгкий кружевной палантин и объяснила, что снять его всё равно придётся (а то хуже будет), но в качестве исключения несколько кадров можно сделать и в нём.

Чангюн знал, что когда-нибудь вляпается серьёзно со всеми этими своими ханахаки. Ни один нормальный человек не станет лечить тех, кто не хотел бы быть исцеленными, никто не хотел бы получать проклятья в свой адрес от родителей молодых людей, которые ещё вчера были живыми и влюблёнными, а сейчас, совершенно холодны, лежат на столе морга с кровавым месивом вместо легких и цветами, что уже отцвели, наполнившими грудную клетку. Его пациенты погибали, худые, словно ходячие скелеты, без малейшего блеска в глазах и с кровавой корочкой, запекшейся на губах, но упрямо твердили о том, что их возлюбленный не такой как остальные. Что оказавшись от любви к нему, они будут лишь пустышками и не хотят для себя такой участи, что никогда не простят себе предательства. Чангюн знал, что доиграется когда-нибудь, в тот момент, когда не выдержит чьих-нибудь пустых глаз и выпирающих ключиц, когда наплюёт на все правила и нормы и выберет жить пациента даже тогда, когда тот сам от неё отказался.

Он столько читал о любви, об этой губительной, романтизированной в художественной литературе заразе, где молодая девушка захлебывается красиво под луной, не получив взаимности вовремя, и его подташнивало от того, сколько лжи во всех этих романтических строках спрятано. Ему как никому другому довелось видеть обтянутые одной кожей кости, когда человек задыхался безмолвно от застрявшего в дыхательных путях букета, они умирают совсем не так красиво, и попрощаться с ними не приходят потом их возлюбленные, не плачут в отчаянии от того, что не заметили таких светлых чувств, что не успели ответить взаимностью.

Его пугает до дрожи в уверенных пальцах хирурга, что Кихён согласится слишком поздно, что врачу тогда может не хватить сноровки и моральной выдержки чтобы удалить цветы которые забрались слишком глубоко, а песочные часы Кихёна перевернуть уже не удастся. Но Кихён и не соглашается, и в его уставших глазах столько уверенности и упрямства в своей правоте, столько настойчивости к его чувствам, совершенно не нужным тому счастливому человеку, что только это останавливает Чангюна от того, чтобы присесть перед самым драгоценным пациентом на полу, уложить голову ему на колени и просить о том, чтобы тот согласился.

Но Чангюн и не благородный рыцарь, и не самый умный и рациональный человек в этом мире, он с такой уверенностью убеждает своих пациентов, что не стоит любовь смерти, но сам даже вообразить не может, что решится удалить кустарник цветущих для Кихёна роз в его лёгких. Даже если ему и не ответят, Кихён, как никто другой заслуживает того, чтобы по нему болели так сильно. И Чангюн, даже если Кихён погибнет, скорее оставит вместе с кровавыми ошметками легких розовые лепестки у его могилы, чем позволит кому-либо забраться туда, чтобы вырвать вместе с памятью драгоценные чувства. Он слеп как маленький щенок, и видит только жизнь чужую, которую оберегать готов ревностно и яро, но совершенно не ценит своей собственной и это кажется ему таким правильным.

Сколько случаев он видел за свою практику, чтобы хоть кто-то мог бы влюбить в себя человека, который уже цветёт по кому-то? Ни одного, столько бы теория не говорила об обратном. У них с Кихёном жить – шансы нулевые, и от этого Иму бы хотелось биться в отчаянии головой о кирпичную стену до тех пор, пока он не забудет собственное имя, но он поднимается и бредёт вяло по направлению к дому. Даже если им совсем немного осталось, он всё равно сделает всё, чтобы Кихён почувствовал насколько сильно его могут любить.

Больно, не отрицает, но никто и не говорил, что любить – значит получать только положительные эмоции. Порой это приносит даже больше плохого, чем хорошего. Просто есть те, кому повезло. А есть Ю Кихен. И он не верит в везение или удачу. Верит в предназначение и судьбу, но те, очевидно, не верят в него и только насмехаются.  И чем старше становится парень, тем более жестоки шутки матушки-судьбы.

- Только вот после он ушел с девочкой курсом старше его самого. Ничего нового, но почему все еще продолжаю верить, что у меня есть шанс? Еще четыре года назад нужно было понять, что когда все стояли к богу в очередь за любовью, я пошел в очередь за мозгами. - Грустно улыбается со своей плоской шутки, в которой больше половины была правда, и поднимает взгляд от собственных пальцев на человека, что сидел по другую сторону от стола.

И как он от этого не устает? Причина болезни одна и та же, только вот лекарство от нее в аптеке не купишь. Но с другой стороны будь оно, стал бы Кихен им пользоваться? Наступают такие моменты, когда разум просветляется и желает согласиться на операцию возрастает, значит, и на лекарства бы согласился. Но это лишь секундное помутнение, которое пропадает с новым ударом сердца.
А глаза напротив на доли секунд напоминают Кихену свои собственные в отражении в зеркале...

Кихен не единожды проклинал свою любовь к книгам, ведь если бы не они, жизнь была бы в разы проще. Потому что были те, кто ханахаки подавали не как болезнь, а как дар. Что получают ее особенные и если умирают от цветов в легких, значит исполнили высший замысел и попадут обязательно в рай. Конечно же бред полнейший и отрицать этого не было смысла, но романтическая часть Кихена предпочитала идти на поводу у подобной глупости. Потому что всегда ставил себя на место главного героя и хоть на некоторое время чувствовал себя нужным и любимым. Книги в этом случае были одновременно и спасением от холодного и жестокого и реального мира, но они же были и наказанием и очередным подтверждением, что любовь - это то, чему место только в книгах.

Доктор Им сказал, что он достоин и знает, что сирень в легких цветёт по первокурснику, да вот только цветы в руках вроде как говорят, что это не так уж и важно. И ведь выпускать из рук букет не хочется, чтобы закинуть на плечи протянутое пожилой дамой пальто, но все равно опускает их на банкету и быстро застегивает маленькие пуговицы. Желание убежать домой и больше не приходить возрастает, а подступающий кашель говорит о том, что не верно принимать цветы не от того человека. Но от своей любви он итак "получил" сирень, почему же розы не может принять?  Поэтому и остается стоять на своем месте, дожидаясь появления доктора, готовый дать им обоим шанс.

Что будет если они увидят, как цветами давится тот, кто каждый день отговаривает своих пациентов от дороги на тот свет, усыпанной различными лепестками всех форм и цветов? Кто может доверить свою жизнь человеку, поверить в его слова о важности жизни, который и сам то не может свою сохранить? Который не хочет совершенно делать тот выбор, к которому подталкивает людей сам. Противоречиво, и его тошнит от этого своего двуличия, но он не может с собой ничего поделать – ему правда хочется, чтобы в уставших тусклых глазах его пациента снова горели веселые огоньки, и они наслаждались жизнью, и он правда не хочет этого для себя. Ему совершенно точно не нужна другая любовь.